Алексей Венедиктов: «Наша броня осталась прежней, а качество снарядов улучшается»

- Алексей Алексеевич, спасибо, что нашли время для интервью. Я во время нашей прошлой беседы, возможно, и разозлил Вас, но мне хватит ума не делать это два раза подряд. И вообще, я пришел к Вам сегодня больше за информационными поводами. Как я могу видеть со своего внешнего контура, глобально ситуация вокруг «Эха» подуспокоилась. Естественно, меня интересует, а что внутри происходит?

- Ничего не подуспокоилось. У нас неизменная редакционная политика, и мы публиковали все расследования РБК, ФБК, «Новой газеты», которые вызывают неудовольствие и ярость отдельных власть имущих. Это просто не публично, но, на самом деле, не может ничего подуспокоиться, когда существует общий тренд на подавление независимой прессы. У нас работает генеральный директор, назначенный Михаилом Юрьевичем Лесиным, и проводящий ту же политику, что проводил Михаил Юрьевич Лесин. У власти стоят те же самые люди, которые выражали громко свое недовольство нашей редакционной политикой. Поэтому ничего не изменилось. Я думаю, мы в ситуации худшей, чем РБК, потому что у нас большой пакет у «Газпром-медиа»…

- Но у вас есть «Устав». Ваша броня.

- На каждую броню есть снаряды.

- Вас он уже 25 лет защищает.

- Броня осталась прежней, а качество снарядов улучшается. Общая атмосфера вокруг независимых медиа и вокруг «Эха» просто ухудшается. Мы видим, что происходит с РБК, «Дождем», «Новой газетой», «Независимой газетой», «Московским комсомольцем»…

- А что с ними происходит?

- Это они вам будут рассказывать. Происходит. Это очевидно, да? Вы знаете, что мы вынуждены были пойти в прошлом году на исполнение закона о сокращении доли иностранного акционера. Сейчас у нас в России находится 80,2% - это газпромовский и наш пакет. Поэтому уровень защиты инвестиций у нас ослабел. На самом деле, внешний контур просто не столь ярок, но общий тренд в стране показывает, куда мы идем.

- Вы юридически стали более уязвимы?

- Конечно. Это российская компания – я уж не буду подсказывать, как с ней надо обращаться. Там знают, как с ней надо обращаться. Но вы прекрасно помните, что случилось с российскими акциями НТВ в 2001 году. Поэтому ничего не успокоилось - мы находимся в очень опасной кислотной зоне. На редакционную политику это не влияет, как и не влияло. Но оборону держать труднее. Что касается внутри… А что внутри? Радио работает, редакционная политика не изменилась.

- Снаружи идут даже не точечные атаки, а такие плевки в адрес «Эха». Вот, что я вижу? Просто последние факты набросал: Жириновский там чего-то в Госдуме сказал, ляпнул даже…

- Владимир Вольфович просто хорошо знает тренд.

- При том, что у вас по радио в саморекламе он рассказывает каждый день: «замечательное радио», «замечательные ведущие».

- Я согласен с Владимиром Вольфовичем. У нас замечательное радио и лучший коллектив.

- Но в Думе он почему-то говорит прямо противоположное.

- Это же к нему вопрос.

- Я понимаю, я просто примеры плевков привожу. Вот Коротченко там чего-то в твиттере про «Эхо» написал. Кто-то начал раздувать тему, что «журналист Эха» Васильев на радио что-то сказал…

- Да, я Васильеву сказал, чтобы он писал заявление об устройстве к нам на работу.

- И в конце моего списка числится Павлова, которая высказала недоумение, почему сотрудники «Эха» ходили на день рождения Горбачева.

- Это не находится в функции генерального директора. О чем ей и было сказано.

- Все эти примеры показывают, что какой-то крупной массированной атаки (по типу того, что было с Лесиным) на «Эхо» нет - и слава богу - а вот такие мелкие идут. Зачем они нужны и кем инициированы?

- Существует общий тренд в стране.

- Это желание выслужиться?

- Да, это лишняя звездочка на погоны или на грудь. Послушайте, тренд негативный. И эти, как вы говорите, мелкие плевки – лишь отражение общего тренда. Но история с Лесиным многих научила, что, может, не стоит на «Эхо Москвы» наезжать без решения верховного главнокомандующего? Поэтому тренд не изменился, но выражения стали более осторожными.

- Проблема в том, что верховного главнокомандующего информируют разные люди. В том числе Сергей Борисович Иванов… Помните тот случай, когда Путин начал рассказывать на публичной встрече, что «Эхо Москвы» - государственная радиостанция, а потом ему дали информацию, что на самом деле это не так?

- Да, а потом другие люди проинформировали. Его информируют разные люди, это правда.

- Вы, кстати, писали в твиттере о том, что недавно была встреча Путина с главными редакторами крупнейших СМИ. А до этого Вы говорили, что после Крыма Путин перестал встречаться с журналистами…

- Раз в год. Было два раза в год, стало раз в год. Почему так редко? Это его решение, его график. Послушайте, это не банально, любая встреча с президентом не банальна, но она обычная, привычная. Ничего на этой встрече за рамками обычных наших встреч не было. У него стал более плотный график. Встретиться с ним труднее, это правда.

- Насколько характер этих встреч поменялся после начала украинского кризиса?

- Не поменялся. И в отношении к «Эху Москвы» не поменялся.

- И это несмотря на рост того негативного тренда, про который Вы только что говорили?

- Там, как обычно, звучала и критика, и ответы на мои вопросы, и вопросы других коллег. Каждый спрашивает, что ему интересно. Президент, я так думаю, достаточно откровенно на это отвечает. Обычная история. Он уже это делает 15 лет, как президентом стал.

- Но мы же понимаем, что последние 2 года – не совсем обычные.

- Я понимаю. Тем не менее, и вопросы у нас по темам текущим, но характер встреч не поменялся.



- Вы в прошлый раз говорили о том, что был спад рейтингов у «Эха» после Крыма. Потом был отскок. Хотелось бы текущую ситуацию понять.

- Поскольку на докризисный уровень нам не удается поднять слушаемость, и понятно почему, с ноября прошлого года мы решили заняться некоторыми участками эфира, которые до сих пор у нас не на первом месте. В Москве мы плотно утром стоим на втором месте. «Вести ФМ» нас обошли не намного. Обошли в каждом часе. Вечер, начиная с 17 и до конца, включая «Один», мы на первом месте. И мы занялись «Дневным разворотом» - он был на 7 месте в Москве, сейчас 14 часов – на втором, 15 («Персонально ваш») – на первом и 16 – на первом.

- Давайте тогда сразу «Дневной разворот» разберем. Вы недавно переформатировали его в очередной раз. Там сейчас час с Асланяном появился. А вообще, задумка такова, что вы хотите каждый будний день делать час про автомобили. В чем идея?

- Исследования показали, что наша аудитория хочет большую автомобильную программу. Мы это обсуждали, когда еще Пикуленко работал, но тогда у меня руки не дошли. С учетом временного отсутствия Александра Пикуленко, мы решили его программы не растаскивать (они идут в записи), а создать новую программу под другого ведущего.

- С чем связано временное отсутствие Александра Пикуленко?

- Насколько я знаю и насколько он мне писал, с его здоровьем. Я это рассматриваю как длинный отпуск по состоянию здоровья.

- В дневном эфире про остальные часы - у вас там тематические передачи были типа «Неглянец»…

- Это было неправильное мое решение. То есть с точки зрения эксперимента оно правильное, с точки зрения рейтинга – неправильное. Это клубные передачи, поэтому они и ушли на клубное время.

- Сейчас это уже законченный вариант «Дневного разворота»?

- Незаконченно всё, но приблизительно мы, довольно долго пообсуждав, пока решили отфиксировать – автомобильную передачу мы посмотрим, как всегда, в течение трех месяцев, «Персонально ваш» нас быстро поднял на первую позицию и, собственно, оставшийся час разговора со слушателями – это третья составляющая «Дневного разворота», интерактив. Пока это дает хорошие результаты. Может, это временный всплеск, но хорошие результаты.

- По утреннему эфиру тогда вопрос. Вы как-то цитировали у себя в твиттере поговорку британскую: «Не чини то, что не сломано». И вы долгое время не трогали утренний эфир, практически его не меняли. А вот тот час (с 8 до 9), с которым вы сейчас экспериментируете, вообще в таком виде лет 10 просуществовал. И сейчас вы за него взялись, насколько я понимаю. Что вы хотите в этом часе сделать, чего добиться?

- Это было предложение Тани Фельгенгауэр и Саши Плющева. Но Таня, как мой заместитель, вышла уже системно с тем, чтобы делать этот час более быстрым, более интерактивным, Я сказал, что давайте попробуем. Вот, пробуем.

- Видимо, это все-таки связано еще с желанием обогнать Соловьева?

- Вернуть первое место. Да, конечно.

- Как так получилось с Соловьевым?

- Очень просто. Давно мы наблюдали этот тренд, начиная как раз с 2014 года. Понятно, что Соловьев попадает в интересы значительной части аудитории. И он очень ярок. Кроме того, весь огромный холдинг ВГТРК работает на промо. Мы видим, на «Вестях» стоит реклама – очень грамотно. Сопротивляться этому можно, только создавая дополнительный контент. Мы над ним думаем.

- Дополнительный контент какого характера?

- Комментарийного.

- Говоря о холдинге ВГТРК, Вы мне напомнили вопрос о том, что сразу после Крыма был период, когда Вас активно звали на ТВ – «Первый канал», Норкин…

- Меня по-прежнему зовут на «Первый канал».

- Но Вы перестали появляться на телевидении практически.

- Просто не попадает или в график, или в тему. Я имею возможность выбирать. И к Фадееву я буду ходить, когда буду попадать в тему, когда мне будет интересно, когда будут звать – всё должно сойтись. Никаких ограничений нет. По НТВ – Норкин ушел, а я ходил не НТВ, я ходил к Норкину. Остальные форматы – меня либо не зовут, либо малоинтересны.

- О «Первом» Вы как-то говорили, что как только они Вас «порежут»…

- На «Первом» у Фадеева не «режут». В его программе дают всё, что я реально говорю.

- На «Первом канале»?

- Ну, это к ним вопрос.

- Вопрос тогда к Вам лично. Может, это связано с тем, что у Вас раньше была Леся, но сейчас Вы почти не берете интервью.

- Как это я не беру интервью? У меня, действительно, был проект с Лесей «Сбитый фокус». С уходом Леси проект закрылся. У меня сейчас с Алексеем Нарышкиным намечается - мы с ним, кажется, нащупали некую химию. Мы брали совместное интервью у Дмитрия Рогозина, потом у Москальковой… Но у меня нет проекта, это правда. Я все свои программы либо делю с кем-то, либо передал. У меня очень много административных забот, так что я уж точно не могу закрепиться на точке эфира.

- У Вас вырос объем работы очень сильно?

- Да, вот у меня идет переформатирование проекта, у нас акционерные заморочки с генеральным директором. С учетом общего настроения мне приходится чаще встречаться с людьми, принимающими решения. У меня график очень забит.



- У Вас недавно был «Клинч» с Олегом Кашиным очень запоминающийся... Кстати, мы обсуждали этот эфир с Кариной Орловой – она считает, что Кашин вел себя по-хамски. Он, действительно, довольно остро формулировал…

- Меня это не смущает.

- В том числе он вспомнил Вам коньячок…

- Это был вискарь. А что мне вспоминать? Я про это рассказывал десять раз, и не нахожу ничего из того, что я сделал, неподобающим. Вот просто ничего.

- В этой же связи спрошу: Вы делаете регулярно в твиттере такие взрывы. Ваше фото с МБХ и Валерией просто взорвало всё и вся, и людей перевозбудило капитально.

- Это же их трудности.

- А фотографии на дне рождения у Ремчукова с Леонтьевым? Я понимаю, что провокации – это какая-то часть Вашего стиля. Конечная мотивация в чем? Зачем Вы это делаете?

- Потому что социальные сети, в которых я существую, - это зеркало части моей жизни. Я не понимаю, почему я должен скрывать то, что я общаюсь с Леонтьевым на дне рождения… И когда я фотографию Ходорковского, Пригожина и наших детей опубликовал, точно ничего не было в голове. Была встреча. И мне показалось забавной – именно забавной – такая встреча. Она была случайной. Поэтому это некое отражение того, что реально происходит в моей жизни. Я должен прятать свои встречи? Я вчера встречался с Михаилом Сергеевичем Горбачевым. Я заставил его сделать селфи, первое в его жизни. Объяснил, что такое губки уточкой. Михаил Сергеевич сделал первое селфи в своей жизни и опубликовал. Начали визжать. Чего визжать-то?

- Я все-таки пытаюсь понять Вашу мотивацию. То есть, как таковой мотивации завести людей у Вас нет?

- Нет, у меня есть, конечно, посты и голосования, когда я хочу завести людей, снять реакцию и так далее. Но фото – это ведь совсем ничего.

- Вы лукавите. Вы ведь прекрасно понимаете, какая будет реакция на то или иное фото…

- Мне не интересно. Вот в части фото, уверяю вас, мне совершенно не интересна реакция. Твиттер – да, а инстаграмм – нет.



- Я тут упоминал уже Карину, у которой я взял большое интервью в Вашингтоне. Вообще, этот кейс достаточно показательный, я хотел бы с Вами его тоже проговорить. Поправьте меня, если это не так, но, по-моему, это первая эмиграция сотрудника «Эхо Москвы» из-за угроз…

- Эвакуация, я бы сказал.

- Мне Карина сказала, что когда была история с «Шарли», два человека на радиостанции «Эхо Москвы» получали угрозы – Карина и Алексей Венедиктов.

- Ну, может, больше получало угрозы, я же не знаю.

- Ну, как же. Вы - главный редактор, я думаю, Вы все должны знать.

- Если бы мне кто-нибудь сказал, тогда да. Тогда Карина получала угрозы, я тоже получаю угрозы. И продолжаю это делать.

- Собственно, Карина обратилась в правоохранительные органы, ей сказали: «Закрой Фейсбук, уволься с «Эха»»…

- Я не знаю, что ей сказали. Я знаю то, что, в результате моих действий, ей предложили государственную охрану. Но мы сочли, что лучше уехать.

- «Мы сочли»?

- Мы с ней вместе советовались, я услышал её мнение. И рекомендовал ей уехать.

- Почему именно на Карину наезд такой был?

- Не знаю, это вопрос к тем, кто наезжает. Я работаю по результату. Наедут на Бунтмана – буду разбираться с Бунтманом.

- Но сама ситуация же не очень здоровая?

- Ситуация в стране не очень здоровая, когда журналисты должны эвакуироваться. Они – не первые журналисты. У нас вот Матвей Ганапольский не приезжает. Что, просто так не приезжает что ли? И я ему не рекомендую приезжать. У нас Евгений Киселев не приезжает. И я ему не рекомендую приезжать.

- С этим что-то можно сделать?

- По-разному решаются вопросы. Я хожу с охраной – я не могу руководить на «удаленке». Кто-то уезжает, кто-то рискует. По поводу кого-то я обращаюсь в правоохранительные органы, и отдельные случаи решаются. Очень эффективно, надо сказать.

- На примере Карины – абсолютно неэффективно.

- Нет, это не так. Мы просто приняли решение, что она уедет, несмотря на то, что ей готовы были предоставить государственную охрану. Еще раз повторю: я считаю правильным, что она уехала. Здесь я ей точно обеспечить безопасность от кретинов не мог. А когда у Латыниной были угрозы, смог.

- Почему там смогли, а здесь не смогли?

- Может быть, потому что Латынина с более известной и публичной историей. Если бы с ней что-то случилось, был бы грандиозный скандал. Если бы что-то случилось с Орловой, был бы меньший скандал.



- Про «Один» вопрос. Насколько Вы довольны?

- Я доволен.

- Это же всё в развитии, это живой организм, он развивается. Что Вы планируете там поменять, возможно?

- Ничего. Это авторские программы. Я задал рамки, они пока формальные – один человек в студии, интерактив, ночной доверительный разговор, минимальная рубрикация, но возможная, если 3 часа ведения. Но я постоянно нахожусь в контакте с ведущими…

- С Быковым тоже обсуждаете?

- Да, с Быковым говорили. Но Быков, как мы договорились, так он и действует. Пусть оно работает, даже если я считаю, что оно не должно так работать.

- Правильно ли я понимаю, что для вашего ночного эфира прототипом послужила передача Ольги Журавлевой «Типичный случай»?

- Когда мы создавали с Олей «Типичный случай», я имел в виду, что таким должен быть ночной эфир. Так что это был прототип для прототипа. А потом я начал это воплощать, мне на это 5 лет потребовалось. Это непростая задача была.



- Вопрос про ваши интернет-проекты. Вот на YouTube у вас канал появился.

- Он давно появился, просто он одно время замер.

- Неживой был, сейчас вы его активизировали. Просто в интернете уже даже мемы ходят на тему того, что «Эхо» немного технологически не догоняет…

- Кого? Вот тут сразу вопрос: кого мы не догоняем? Кого догонять, чью спину мы видим?

- Другие СМИ. Возьмем вашего основного конкурента радио «Вести ФМ». Я посмотрел, как они делают видеотрансляцию своего эфира – это на голову выше того, что делает сейчас «Сетевизор». У вас «Сетевизор» уже несколько лет стоит в своем развитии на одной точке.

- Мы находимся в переговорах сейчас с «Сетевизором». Я просто хочу напомнить, что у нас возникла корпоративная история – «Газпром-медиа» купил RuTube. И нам всячески рекомендуется сотрудничать с ним. Мы находимся в переговорах, что нам может дать RuTube, куда пришли молодые амбициозные ребята. Трансляции – это, вообще, совершенно побочный эффект, для любителей, у нас видео смотрит незначительный процент. Другой вопрос, как создавать видеоистории. У меня на это не было человека, сейчас появился - посмотрим, как пойдет.

- Это вы сказали про новые формы, а я больше про техническую составляющую спрашивал.

- Мы будем её менять, безусловно.

- Обычно говорят, что на это денег нет.

- Денег нет, абсолютно. Мы дефицитны, денег нет.



- Я в начале разговора упоминал плевки, которые, правда, не наносят вам особого ущерба. Какая разница, что там сказал в Думе Жириновский? Все же понимают, что такое Жириновский. Но в условиях этого негатива нарастающего, как Вы сказали, понятно, что Вам, как главному редактору, приходится лавировать…

- Мне это не понятно. Я не вижу, где редакционная политика «Эха Москвы» изменилась за последние 10 лет?

- Редакционная не изменилась.

- Так а где лавировать-то? В чем? Я создаю контент. Мы – радио. И мы работаем для слушателей. Что делает главный редактор в свободное от работы время – это не вопрос слушателей. Вопрос: что получают слушатели? Получают ли они прежний контент и прежнюю редакционную политику? Да. Всё. Нет момента для лавирования.

- Снятие поста Шендеровича.

- Это, пожалуйста, к Рувинскому. Я бы, конечно, снял бы сам. Потому что это невозможно – говорить о человеке, что он сын кого там?

- Это было личное оскорбление?

- Это было правдой. Но почему бы не сказать было, что он сын ветерана ВОВ и блокадницы? Это тоже было правдой. И таких историй у нас много, некоторые просто не доходят. А эта была в эфире, и Рувинский абсолютно прав. Но вопрос закрыт. Шендерович продолжает работать.

- Но такие факты время от времени появляются.

- Редакционная политика заключается в том, чтобы не допускать личных оскорблений в эфире, в первую очередь, потому что я отвечаю за радио. Именно поэтому тех, кто будет допускать личные оскорбления, я буду снимать.

- Хорошо, второй пример. Крайне необязательное внезапное появление пресс-секретаря МИД Марии Захаровой в эфире «Особого мнения» с польским журналистом Вацлавом Радзивиновичем.

- Я считаю, что это обязательно. Я, главный редактор.

- Вы - главный редактор, безусловно. Ну а какими правами в данной ситуации тогда обладает ведущий, у которого есть план передачи, он готовился как-то к передаче?...

- Он в прямом эфире. Мало ли что готовится к передаче? В прямом эфире в этот момент может произойти падение самолета. И весь эфир будет сметен. И ведущий профессиональный должен быть готов ко всему. И Татьяна Фельгенгауэр была готова. И она провела, у меня к ней нет претензий. Эфир цитировался, все его обсуждали. Радзивинович – корреспондент «Эха» в Варшаве.

- Многие говорят, что для Венедиктова главное – движуху устроить в эфире.

- А в чем проблема? Я и делаю это, все меня знают.

- Да, но в данном примере с Захаровой многие усмотрели…

- Мне всё равно, что люди усматривают. Люди получили две стороны, люди получили конфликт в прямом эфире. Люди получили «Клинч», которого невозможно было добиться. А оно добилось.

- Вот-вот, люди получили вместо «Особого мнения» «Клинч».

- Ничего страшного!

- В супермаркет они пришли за колбасой, а им сыр продали!

- Ничего страшного! Могли отключиться, если им не нравится. Это я буду решать. Всегда. Каждую минуту. Что у меня будет в эфире. Всегда.

- Даже если понадобится в процессе перевернуть программу, впихнуть нового гостя?

- Конечно! Как только происходит событие, мы меняем программу и впихиваем нового гостя.

- Какое событие с Захаровой произошло?

- Лишение аккредитации Радзивиновича. Мы не могли получить объяснение. Моя информационная служба не могла получить объяснение. Для наших слушателей это важно. Процедура была соблюдена – Мария (Захарова) позвонила мне.

- Когда Рогозин у вас выступал, почему-то Любовь Соболь, которая стремилась задать тоже ему вопрос, не смогла прийти в студию «Эхо Москвы» и задать ему свой вопрос?

- Здесь не проходной двор, она должна была позвонить мне, если бы она хотела прийти в студию. Она предпочла делать это в твиттере. Ну и задавай через твиттер. Ты предпочла так? – Задавай через твиттер!

- То есть, если бы она Вам позвонила?...

- Я бы её не пустил, конечно. Потому что я задал её вопросы. Вот все вопросы, которые она сформулировала, я задал.

- Вы задали.

- Я задал. А она кто, мой журналист?

- Она общественно-политический деятель.

- А у нас не проходной двор, у нас профессиональное СМИ. У меня есть журналист Нарышкин, который задавал эти вопросы. Я что, не доверяю своему журналисту? Я должен привлекать общественных деятелей? Может, вообще всех журналистов уволить?

- Другими словами, те примеры, которые мы сейчас обсудили, неправильно расценивать как некие сигналы власти, как некие поддавки?

- СМИ не является сигнализатором для власти, оно - сигнализатор для слушателей.

- Вы, как главный редактор, тоже посылаете какие-то сигналы…

- У меня есть другие возможности посылать сигналы.

- Другие возможности – безусловно. Но и через эфир тоже. Мы же все понимаем, что Владимиру Владимировичу кладутся на стол распечатки ваших эфиров.

- Я ничего не понимаю. Это не мои вопросы – может слушать, может не слушать. И представители власти, и представители оппозиции здесь будут иметь равные возможности. Всё. И это точка. А как я это организую – это мое дело.

- Равные возможности – да, но почему-то получается так, что удаляются посты именно Шендеровича…

- Сколько постов, вы сказали во множественном числе? А про Потупчик, которая жаловалась на меня в «Вестях 24», что удаляли её посты, вы чего-то не вспоминаете? У вас очень избирательная память и богатые литературные возможности, я вам уже говорил.

- Понятно.

- У нас что, Радзивинович больше не был? У него было еще «Особое мнение». И он пришел в «Один». И это было всё с моего согласия. И Плющев у меня спросил разрешения.

- Вот как?

- А как он может изменить формат передачи?

- А я-то думал, он имеет свободу действий в своей передаче. Авторская же передача!

- Формат «Один» - в студии один!

- Вы это сделали в порядке исключения?

- Да, я это сделал в порядке исключения.



- Специально выписал себе цитату – слова Марины Королевой, которые она сказала уже после ухода с «Эха»: «Это время меняется. Музыка времени, интонация меняется. Идет перенастройка всего оркестра. Это мучительный процесс на самом-то деле. Поймает «Эхо» это изменение интонации — останется, нет — будет что-то другое».

- У меня нет музыкального слуха, я не понимаю таких сравнений.

- Интонация – это не музыкальный же здесь термин, это метафора.

- Вы хотите, чтобы я комментировал метафоры?

- Нет, я хочу Вас спросить. Вы только что сами рассказывали про рост негатива, а она это назвала «изменением музыки времени». Пусть это будет так.

- Красиво.

- Да, красиво, мне тоже понравилось. Вопрос: «Эхо» ловит это изменение или нет?

- Конечно, ловит.

- Как вы это делаете? В чем это проявляется?

- Само появление соцсетей, как источника информации и дезинформации, требует от нас внимательнее относиться к информации. С учетом нажима, скажем, на господина Навального, он стал чаще появляться в эфире. Чем больше нас поддавливают, тем больше мы даем возможностей.

У нас возникла новая миссия. Когда яд разлит в воздухе и травятся все – и наши, и не наши журналисты – мы должны заниматься ингибиторством, то есть замедлением отравления. Мы должны более занудливо и внятно объяснять сложность современного мира. Если раньше мы могли этим пренебречь, то теперь мы делаем это. Конечно, мы отражаем. Мы же «Эхо» - мы отражаем.

- Ваша миссия – это антидот для тех 85%...

- Не антидот. Ингибитор. Замедление отравления, мы не можем его остановить. Мы не можем вывести яд из организма. Мы сами травимся.

- А за счет чего вы это делаете?

- Новые приемы. Вот возникло «Персонально ваш» - третья линейка мнений. Сейчас в 8 утра я тоже прошу ребят мнения свои высказывать. Разрешил своим журналистам высказывать мнения.

- Складывается впечатление, что мнения – это самый востребованный контент.

- Нашей аудиторией - безусловно.

- Не столько дискуссии, сколько мнения.

- Совершенно справедливо.

- Хотя «Клинч» вы возродили. И он идет неплохо, благодаря Тане Фельгенгауэр…

- Сейчас мы его остановим.

- Почему?

- Потому что Таня считает, что его надо приостановить.

- В который раз уже «Клинч» закупоривается.

- Да, поэтому надо приветствовать, когда появляется «Клинч». Даже случайно, как с Захаровой.

- Очень жаль, потому что мой любимый жанр на «Эхе» - это дискуссии.

- Люди разучились дискутировать. Люди разучились слушать. Это следствие этого отравления. Люди пророчествуют, они такие проповедники. Шевченко – проповедник, Шендерович – проповедник. И главная проблема у наших продюсеров - как начинается среда, начинаются крики – мы не можем собрать «Клинч». Мы не можем собрать людей, которые хотят дискутировать. Не можем!

- На мнения собрать людей можете?

- Тоже мало. Вот мы открыли в Питере – тоже большой успех этого года (сначала Ольга Бычкова, потом Виталий Дымарский) – мы открыли линейку «Особых мнений». И это катастрофа. 3 человека на весь Питер. А на федеральный эфир один Невзоров.

- Кстати, в Екатеринбурге есть несколько спикеров. Крашенинников, например.

- Проповедник. Нет, он хороший проповедник…

- Подождите. А на что ведущие ваши кусачие? Как раз они же и должны этих проповедников обрабатывать.

- Так это вы хотите, чтобы был клинч ведущего с гостем? Нет, другой формат.

- Извините, а Карина Орлова с Шевченко? Вы были довольны.

- Я был доволен. А с Шендеровичем не так было. То есть это вопрос не Карины Орловой, это вопрос был гостя, к сожалению. А здесь все-таки чистота жанра должна быть, понимаете, Игорь?

- Понимаю. Последний вопрос: какую Вы на «Эхе» бомбу собираетесь взорвать? Над чем Вы сейчас думаете? Говорите, работы много стало.

- Бомбу никакую, нет. Вот мы сейчас обсуждаем думскую выборную кампанию. Мы же всегда демонстрировали некую равноудаленность. Сейчас 14 партий, из них 7 неизвестных. Что нам делать? С точки зрения наших правил, нам надо давать им равное время – что «Единой России», что «Яблоку», что партии «Справедливый труд», которую вы даже не знаете. Что делать с одномандатниками? 15 округов в Москве, 7 в Екатеринбурге – как это освещать? Сложная задачка. Какие права я дам журналистам на этой кампании?

- Очень много интересных людей сейчас на выборы эти идет.

- Ну и что? Я же не могу просто эфир забить интересными людьми?

- В предыдущие предвыборные кампании у вас Нателла Болтянская делала прекрасный «Тройной удар».

- Да-да, мы обсуждаем этот вопрос. Только вы понимаете, да? 14 партий, 15 округов только в Москве. Как выбирать, чтобы наши слушатели получили весь объем? Вот главная проблема –бьемся уже четвертую неделю.

- Давать равное слово всем, выбрать топ-5 или топ-7.

- А как я буду определять? Что брать «Парнас» или «Правое дело»? А если «Парнас» не пройдет, а «Правое дело» пройдет?

- Какие-то принципиально новые проекты планируете запускать?

- В радио всё давно придумано, чего уж…

- А по людям? Парфенова, Познера, Собчак вы хотели позвать?

- Собчак имеет обязательства, как она мне сказала, перед радио «Серебряный дождь». Познер – нет, не хочет. Все эти предложения были сделаны. И, конечно, финансовое положение радиостанции не блестящее, скажем мягко, поэтому я не могу предложить этим людям высокооплачиваемым достойную зарплату.


Москва, 7 мая 2016
Интервью взял Игорь Горбунов (EchoNews.ru)
Фото: EchoNews