Сергей Бунтман: «Степень свободы измеряется длиной цепи, на которой ты сидишь. Мы все на цепи»

Интервью с Бунтманом я писать не планировал. Дело в том, что то немногое время, которое у меня оставалось по пути из штатов на Эхо 7 мая, я потратил на подготовку к интервью с ААВ. Но уже будучи в редакции, случайно зайдя к первому заместителю главного редактора в кабинет и абсолютно потеряв там ход времени, я не мог не использовать представившуюся возможность пообщаться с Сергеем Александровичем. Бунтман, и это не секрет, - изумительный рассказчик. С ним не интервью надо писать, а книгу целую. Лучше сразу трехтомник.

В начале разговора (и это, увы, не попало под запись) Сергей Александрович довольно жестко раскритиковал человека, с которым он затевал «Эхо» 25 лет назад. Речь об основателе и первом главном редакторе радиостанции Сергее Корзуне, который жестко выступил против Венедиктова, диагностировав смерть мозга «Эха». По мнению Сергея Бунтмана, выносить в паблик свои внутренние разногласия по поводу редакционной политики некорректно: Корзун совершил большую ошибку.



В какой-то момент разговора я опомнился и включил камеру, так что удалось записать 2 видеоролика (на полчаса общей сложностью), которые, сопроводив ключевыми тезисами из рассказа Сергея Бунтмана, я вашему вниманию и предоставляю. Наслаждайтесь.




Дубровка, 2002 год:

-- Мы знали абсолютно точно, когда начался штурм (напомню, Бунтман работал в прямом эфире Эха как в вечер захвата заложников в театральном центре на Дубровке, так и в утро штурма — здесь и далее примечания EchoNews отмечаются как EN).

-- Когда Йордана (экс-гендиректор компаний НТВ и «Газпром-Медиа» - EN) не пустили на совещание (к президенту после событий на Дубровке — EN), Венедиктов представлял там и «Эхо» и НТВ сразу. И с документами в руках доказывал президенту, что не транслировался штурм в прямом эфире. Эрнст это признал, Добродеев промолчал. Это привело к тому, что не были введены жуткие поправки в закон о печати. В результате пришли к тому, что выработали правила взаимодействия журналистов и кризисного штаба во время подобных происшествий.

-- Это были одни из самых сложных 20 минут в эфире, когда мы с Ганапольским и Марковым общались с террористом. Это было очень сложно, потому что мы не знали, как оно в следующую минуту всё повернется. Венедиктов всегда говорил, что в этой ситуации (решение о предоставлении прямого эфира террористу — EN) по-другому поступить было нельзя.


Атака Михаила Лесина на «Эхо»:

-- Мы тогда были в 5 минутах от переформатирования станции.

-- Ситуация была даже хуже чем в 2001-м, когда к нам пришел Кох и пытался перехватить станцию, и нас защитил «Устав». «Устав» у нас очень хороший.

-- Тем, что Лесин сделал это публично (наехал на Эхо — EN), он вызвал недовольство и против себя.

-- Лесин, действительно, тогда превысил свои полномочия. А в Кремле не любят малохудожественную самодеятельность, даже если она на них работает.



-- Если бы мы не орали, если бы мы не стояли на своем, то тогда бы «Эхо» переформатировали, закрыли, а потом бы сказали: «Вот такая ситуация произошла. Ну, что теперь делать?». Никто сам, по своей инициативе, никогда нас не будет спасать.

-- Я не слышал на «Эхе» ни одного человека, который бы говорил тогда «Давайте сдадим Плющева, а то «Эхо» закроют». Даже и не обсуждалось, что Сашу можно сдать. Коллектив стоял стеной.

-- Нас могут закрыть в любой момент. «Степень свободы измеряется длиной цепи, на которой ты сидишь». Все на цепи, каждый человек. И я на цепи, просто у меня длинная цепь.


Об эмоциональных (и прочих) уходах:

-- Это бывает, но это неправильно (об уходе Бунтмана-ст из студии во время прямого эфира с депутатом Ивановым - EN).

-- Как корреспондент Женя Бунтман (сын Бунтмана-ст — EN) считает, что он себя исчерпал в эховских рамках. Он просто ищет себе форму применения.

-- У меня нет расхождений с сыном по оценке ситуации внутри «Эха». Хотя дискуссия — это всегда нормально. Мы и с Венедиктовым ситуацию внутри «Эха» видим по-разному.

-- Женя Бунтман решил, что как фрилансер он лучше будет работать. Он сейчас делает для «Открытой России» видеорепортажи.

-- Женя — мало того, что мой сын, он еще и мой лучший друг. Ближайший из друзей, которые есть на свете. Но при этом он абсолютно отдельный человек.

-- Это часть мемов каких-то, что люди уходят с «Эха», потому что не довольны ситуацией. Сева Бойко тоже ушел, потому что он посчитал, что должен строить свою жизнь вот так. Никаких идеологических разногласий при этом не было.

-- С Тихоном Дзядко были недопонималки какие-то. Мы с ним ломились в открытые двери. По сути, вещи там были сказаны правильные (в публичном блоге на сайте «Эха», где Бунтман раскритиковал Дзядко и там же получил от него ответ — EN), но какого черта я это сделал? Мне кажется, что в этом случае я совершил ошибку. Конечно, и Тиша не совсем так понял, и ситуация была нервная, и хотелось ему уйти, заняться чем-то более, на его взгляд, существенным, и то, что я усугубил ситуацию — это да. Я неправильно сделал. Мы с ним 120 раз об этом говорили. Бесспорно, он человек очень талантливый.




О кадровом настоящем и прошлом «Эха»:

-- Голубев, при всех разных видениях мира, как репортер абсолютно честен. Что бы он ни видел, он это говорит.

-- Мы проповедуем то, что столкновения позиций, мнений должны быть. Можно даже подраться, что бывает. Мы с Константином фон Эггертом 25 лет назад схлестнулись. Подрались мы с ним на Никольской, он в «Известиях» тогда работал. Это было результатом обмена мнениями, о том, что стоит говорит и чего не стоит говорить, о том, стоит ли пускать сторонников Руцкого в эфир или нет. Нам было столько, сколько сейчас этим ребятам (имеются в виду Соломин, Нарышкин, Голубев — EN).

-- Я знаю Дмитрия Киселева (в начале 90-х — обозреватель «Эха», ныне — ведущий «Вестей недели» и гендиректор агентства «Россия сегодня») много лет, мы с ним работали на «Иновещании», я с грустью смотрю его пресс-конференцию по поводу тбилисских событий 1989-го года — как он мутузил тогда военных вопросами! А сейчас какие-то другие приоритеты у человека. Он перестал быть журналистом. А, вообще, был хорошим журналистом. Михаил Леонтьев поступил гораздо честнее - став главой пресс-службы «Роснефти», он не называется теперь журналистом.

-- Все мы работали на «Иновещании» - на 8-ом этаже создавался «Взгляд», на 7-ом - «Эхо Москвы», на 6-ом этаже создавалась в туалете «Трудовая Россия», потому что Ампилов вещал в туалете напротив буфета 6 этажа.

-- «Эхо» - это только часть, только трамплин. Я, вообще, немецкая овчарка по характеру. Когда я был маленький, меня воспитывала немецкая овчарка — меня оставляли в годовалом возрасте с немецкой овчаркой. Я очень люблю, когда все вместе. Я всех собираю как овчарка. Но это невозможно на практике. >>



Москва, 7 мая 2016г.
Разговор записал Игорь Горбунов (EchoNews.ru)
Фото: EchoNews