«Без посредников» с Алексеем Венедиктовым

«Значит пусть она работает» (о Юлии Латыниной)

– Алексей Алексеевич, большое спасибо, что согласились пообщаться, уделили время. Проведем такой екатеринбургский вариант «Без посредников». У меня есть ряд конкретных вопросов по некоторым персоналиям. И самый первый вопрос, который очень сильно волнует меня в последнее время — это Латынина. Не потому, что там что-то с ней произошло. Просто последние года 2 я очень пристально ее слушаю. В чем феномен Латыниной? Хотелось бы Ваше мнение узнать. Еще Корзун когда-то об этом говорил и Вы говорили, что на радио не должно быть длинных монологов. Реплика 2-3 минуты — человек больше не слушает, не усваивает информацию дольше. У Латыниной — час вот именно одной большой реплики такой, да? И её слушают, она популярна безумно, на первых местах рейтингов. То есть это формат для нее такой возможен и в чем все-таки ее феноменальность?
– Во-первых, это формат даже на Эхе не только для нее. Скажем, Пархоменко тоже имеет час один на один с аудиторией. Ну это умение разговаривать с аудиторией. Нет никаких догм. Я вижу, что человек держит внимание и может этот час построить довольно динамично и слушаемо... Все-таки напомним, что это суббота, а у Пархоменко это вечер пятницы — то есть там, где слушаемость более длительная. Ну и ладно. Знаете, Латынина — это человек, который привлекает аудиторию собственной позицией, с которой можно не соглашаться, можно соглашаться, но она всегда привлекает. Ну чего я буду менять-то? Для меня нет проблем — я вижу, что машинка работает, значит пусть она работает. Если я вижу, что она работает вопреки законам радиовещания, значит пусть она работает.
– И смотрите, второй момент по Латыниной. Довольно часто мне приходится сталкиваться с тем, что о ней говорят - что «Латынина озвучивает непроверенные факты». Пример по нашему конкретно региону. Она комментировала ситуацию с Аксаной Пановой. И она озвучивала такую версию, которую я до этого нигде не видел и не слышал. Якобы вся история вокруг Пановой связаны исключительно с тем, что она в какой-то момент времени отказала Куйвашеву (губернатор Свердловской области — прим. EchoNews) и предпочла ему Ройзмана. То есть личная какая-то конфронтация. Откуда у нее такие сведения, на чем она основывается? Она никогда не называет источников своих. Это домыслы ее какие-то или что?
– Латынина не работает в информационной службе. Она не подчиняется правилам информационной службы Эхо Москвы. Она озвучивает информацию, за которую она отвечает и излагает версии, на которые имеет право. Я не вижу здесь никаких проблем, потому что любой, кто имеет подобную передачу, озвучивает свое мнение на основе того инсайда, который имеет. Поэтому опять у меня нет проблем — я не требую от нее работать так, как работает информационная служба.
– И последний вопрос по Латынинй. Много ли проблем доставляют редакции ее передачи? Скажем так: больше ли, чем другие?
– Не больше, но много.
– И Вы принимаете весь удар на себя традиционно?
– Ну это обычная история. Это позиция главного редактора. Мне же верховный главнокомандующий сказал: «Ты отвечаешь за все». Это вполне совпадает с законом о СМИ.
– По Латыниной все-таки добью тему до конца. Смотрите: она публикуется в «Новой газете». Иногда возникает впечатление, что она буквально читает текст свой. Я её в «Сетевизоре» не смотрю, слушаю через подкасты. Но вот то, что я слышу, вызывает ощущение, что она читает текст.
– Первое: Латынина не читает в эфире. Но да, есть проблема, что она часто излагает то, что уже написала в «Новой газете». И я ей несколько раз уже объяснял, что это не совсем правильно. Это плохо для неё в первую очередь. Но иногда возникают такие проблемы. Ну они решаются на уровне разговоров.
– То есть какие-то изменения в её формат Вы вносить не собираетесь?
– Не собираюсь.
– ...потому что звонки у нее были раньше — убрали...
– Звонки ломают всю структуру передачи, просто ломают, я против. Даже, если она захочет, я против.
– А на формат «Особого мнения ее перевести тоже не собираетесь?
– Ей никто не нужен, она сама все изложит. А зачем? Слушайте, человек приносит огромный рейтинг, огромную цитируемость, огромное внимание. Мне зачем менять формат? С какой целью?
– Ну понятно. С целью улучшения слушаемости, подачи...
– Если ее и так слушают...
– Рейтинг — это критерий успеха в данном случае?...
– Да, рейтинг — это критерий слушаемости. Мы о слушаемости сейчас говорим.
– Не планируете ее больше привлекать в дискуссии? Потому что в ее формате монолога ей никто не возражает. Звонки у нее убрали, смс-ки она читает одну-две за эфир максимум — ей невозможно возразить. Предоставляется в одностороннем порядке...
– Да, это предоставляется в одностороннем порядке так же, как программа «ЭХО». Там тоже никто не возражает.

«Радио в порядке» (о том, во что удалось превратить Эхо за последние 10 лет)

– 10 лет назад, когда Вы были у нас последний раз, Вы в интервью у Путинцева на Эхе Екатеринбурга сказали фразу о том, что видите будущее радио не только как средство массовой информации, но и как средство массовой коммуникации. Поменялся ли у Вас этот взгляд? И каким Вы видите сейчас будущее радио?
– Этот взгляд поменялся у меня в том смысле, что появился сумасшедше работающий сайт, таким образом Эхо Москвы в виде радио и в виде интернета является в целом в том числе средством массовой коммуникации. То есть я не превратил радио в бесконечную будку гласности, что могло бы случиться, если бы не было интернета. Мы развиваем коммуникационные возможности в «Разворотах», коммуникационные возможности на сайте. В целом радио все-таки пока остается уделом специалистов.
– Значит задача средства массовой коммуникации достигнута?
– Мы сделали средство массовой коммуникации.
– А будущее какое? Куда идет Эхо?
– Не могу сказать, потому что мы живем во время информационно-технологической революции, поэтому мы совершенно не понимаем, какой следующий изгиб сделает река.
– Вы под него подстроитесь просто...
– Безусловно. Мы будем его использовать. Радио в порядке.

«Сопротивляться Матвею чрезвычайно тяжело» (О Матвее Ганапольском и «нью дженерейшенс»)

– Еще по форматам хотел спросить. Ищите или придумываете новые форматы для передач? Поясню просто, почему такой вопрос. Когда Ганапольский начал регулярно вести «Развороты», у него возник «Бунт хорьков». Безумно интересный, как мне показалось, формат. И очень необычный для радио — как сами мы звоним чиновникам. Это выглядело, как некий детектив, такое расследование в прямом эфире. По инициативе Ганапольского же этот формат прекратился. Вас тогда спрашивали - Вы ответили, что если Ганапольский не хочет, значит не хочет — его право. Считаете ли Вы данный формат интересным, чтобы использовать его, например, каким-то другим ведущим?
– Этот формат на тот период себя исчерпал. Мы стали попадать в повторы. Время от времени Матвей к нему возвращается, когда что-то происходит. Но я считаю, что это формат Матвея. И он его будет использовать тогда, когда почувствует необходимость. Формат не есть догма. Формат — это инструмент. И человек сам выбирает его для того или иного отрезка эфира. У меня нет запрета на этот формат, но и нет искусственного насаждения. Еще раз: формат Матвея. Понимаю, почему Матвей попросил не настаивать на его сохранении, при этом оставил за собой право применять его тогда, когда сочтет нужным.
– По поводу Матвея тогда еще вопрос. Свою новую передачу «Ганапольское» он ведет практически еженедельно, то есть он сейчас не уезжает за границу?
– Вот сегодня он уехал в Португалию. Трое пацанов у меня будут вести. Но передача называется «Ганапольское»...
– Ваша идея была?
– Да.
– Она полуразвлекательная такая получается. Почему так решили?
– Ну потому что я исходил из того, чего у меня нет на уикенде в пятницу-субботу-воскресенье....
– Просто, извините, что перебиваю, у Эха есть некая проблема с созданием итоговой программы.
– Не согласен. У Эха очень много того, что вы называете итоговыми программами. «2013» - итоговая программа. Эфир Пархоменко — итоговая программа. «Сканер» - итоговая программа. У Латыниной — итоговая программа. У Эха полно...
– Я имел в виду итоговую программу, которая сделана в форме дайджеста ключевых событий.
– Нам не нужна такая итоговая программа. «Они» - тоже итоговая программа. Я просто раскладываю одну итоговую программу на много форматов.
– Почему среди ваших «нью дженерейшенс» выбор пал на Нарышкина и Соломина?
– Ну потому что они показали самостоятельность в мышлении и резкий рывок в работе. Сопротивляться Матвею чрезвычайно тяжело. И когда я отбирал людей, готовых сопротивляться Матвею - что тяжело - я остановился на этих пацанах.
– Не собираетесь их как-то чередовать? Как в «Особом мнении»...
– Не собираюсь.
– Просто по поводу Нарышкина – чувствуется некая неготовность. Ну то есть отвечать в прямом эфире на вопрос Матвея Юрьевича «не знаю» - это как-то...
– Это было на первых эфирах, это правда.
– Ну в принципе, Вы даете некий шанс ему?
– Нет, он растет очень быстро, и я считаю, что он выйграл свой шанс. Вытянул свой шанс.


Скрытый резерв (об Орехе и Уткине)

– Еще тогда по конкретным вещам вопросы. По «Русскому бомбардиру» я хотел спросить. Когда передача появлялась, Вы говорили, что не понятен ее формат, что Вы не понимаете, что в ней происходит. На самом деле, мне нравится очень тандем Орехъ-Уткин, но это вкусовщина, конечно — то, что я сейчас говорю.
– Ну да, понятно.
– Как у Вас поменялось видение этой передачи?
– Никак не поменялось. Я считаю, что у нее есть много скрытых резервов. Она хороша, и ее трогать не надо. И пусть они сами эти скрытые резервы вскрывают. Вообще, её курирует Бунтман, если уж так говорить...
– А вот, кстати, очень интересно. У вас идет распределение программ — кто и что курирует?...
– Я поручаю своим заместителям, когда у меня что-то вызывает вопросы — я не могу слушать каждую программу — присмотреть за той или иной программой. Предложить свою точку зрения. Курирует, значит присматривает по моему поручению, работает с авторами и по прошествии какого-то времени свои соображения мне высказывает по поводу сохранения, снятия или изменения.


«Своим стартом они обязаны Эху Москвы» (о Проханове и Шевченко)

– Спрашивали Вас уже на предыдущей дискуссии про компромиссы (закрытая встреча в «Демидове» с екатеринбургскими политологами и журналистами — прим. EchoNews). Со вчерашнего дня у меня еще этот вопрос висит: как Вы находите компромиссы, и, вообще, возникают ли такие ситуации конфликтные? На конкретном примере просто сформулирую тогда: у вас есть, условно, Альбац и есть Проханов с Шевченко, которые жутко ненавидят либералов. И эта их ненависть прямо чувствуется. Был где-то полгода назад у Шевченко эфир с Тоней Самсоновой, где он весь эфир, извините за слово, просто чморил её.
– Тааак...
– Бывают ли такие конфликты, когда антилиберальные эксперты вам говорят, мол, я не буду приходить на Эхо, потому что ваши Альбац или Латынина чего-то там про меня сказали?
– Это бывает не только у антилиберальных. Скорее у либеральных. Мой ответ: «Не приходи». У меня всегда очень просто. У меня идет линейка. Когда на человека выпадает этот ведущий, а он не хочет с ним работать, он пропускает свой эфир. Он, а не ведущий. Принципиальная позиция. Одинаковая как к либералам, так и антилибералам.
– Даже если суперценный ньюсмейкер?
– Да, даже если суперценный — это совершенно не волнует. Таких суперценных гораздо больше чем 10...
– Ну конкретно с Прохановым и Шевченко не возникает проблем?
– Ведущий обязан проводить эфир. А гость мне ничего не обязан.
– Ну они-то для себя тоже какие—то выгоды понимают из-за прихода на Эхо?
– Откуда я знаю, что они там себе понимают? Конечно, понимают. Приходят на репутационное и популярное радио. Их вообще стали куда-либо звать после того, как они пришли на Эхо Москвы. Они прекрасно понимают, что своим стартом они обязаны Эху Москвы.


«Эхо Москвы сейчас — это отражение меня» (ААВ о своей роли в развитии радио)

– В следующем году будут выборы главного редактора. Если не является тайной, планируете ли Вы снова выдвигаться?
– Да.
– И второй вопрос, связанный с этим, видите ли Вы преемника какого-то или готовите его?
– Нет, я точно не готовлю никого. Вы просто должны понять, что с той секунды, как я уйду с этого радио, это будет дело других людей. Это будет другое радио. Потому что радио «Эхо Москвы» сейчас — это, во многом, отражение меня. Когда меняюсь я, меняется отражение. Это будет другое Эхо. Какое оно будет, не известно, потому что не известно, кто будет главным редактором. Что, я буду продолжать себя в ухудшенном варианте с преемником?... Понятно, что, если преемник будет меня копировать, то будет хуже. Он будет делать свое радио — значит это будет другое чужое радио для меня... Поэтому я про это даже не думаю.
– А почему так?
– Потому что это индивидуальное радио. Потому что это факт. Он может не нравиться, но это факт.
– Потому что ручная настройка идет у вас? А если тот же Бунтман станет или Варфоломеев, которые близки Вам?...
– Совершенно не близки ко мне. С точки зрения редакционной политики. У Варфоломеева свое видение редакционной политики, у Бунтмана — свое. И нынешняя редакционная политика, вырабатываемая в спорах всегда, это мое решение. Всегда. Я, безусловно, буду выдвигаться. Будут ли еще кандидаты — это не мой вопрос. У меня есть повестка дня на следующие годы. Я ее готов предложить журналистам, а дальше пусть они решают, моя повестка дня лучше или другого пока неизвестного кандидата.
– А эта повестка будет принципиально чем-то отличаться от того, что есть сейчас? Или это будет просто продолжение тренда?
– В предыдущей каденции было сказано, что Эхо должно переместиться в первые строчки рейтинга — оно уже год по КОМКОНу на 1-ом месте (11 месяцев из 12-ти) и на 5-ом месте в Гэллапе (с 8 или 9-го вошло в пятерку). Задача выполнена. Было сказано о том, что сайт должен пройти 2 млн ежедневных визитов — он сейчас на 3,5 млн стоит даже по «Мейл.ру». Была задача повысить уровень цитируемости — он высок как никогда. Надо будет формулировать новые задачи, но еще год я подожду.


«Дождь» - довольно слабый канал» (о переманивании сотрудников конкурентами и войне зарплат)

– Еще хотел спросить по поводу «Дождя». Он не просто ваших потенциальных ведущих в себя абсорбировал — Собчак, Парфенова — но более того, они ваших ребят тоже переманили. Молодые два товарища Олевский и Роменский... Как вообще Вы это все воспринимаете?
– Я могу только одно сказать: конечно, «Дождь» не является конкурентом. Во-первых, потому что это телевидение, а не радио. Во-вторых, потому что это достаточно слабый, на мой взгляд, информационно-дискуссионный канал. За отдельными исключениями. Мы не можем конкурировать с ними в одной-единственной отрасли — в отрасли зарплат. Но здесь ничего не сделаешь. У меня три корреспондента ушло на Коммерсант ФМ в прошлом году. Я не могу конкурировать.
– Это все война зарплат?
– В основном, да. И что бы ни говорили коллеги, я знаю подлинный размер зарплат.
– То есть вот вы их выращиваете...
– Это жизнь.
– Вы такой институт, получается. Школа...
– Мы институт давно. Не все уходят до конца. Те же Роменский и Олевский сами пришли ко мне и попросили передачу именно для того, чтобы остаться на Эхе. Да и Дмитрий Борисов с Первого канала до сих пор ведет на Эхе программу. Понимаете, дети растут, делают выбор. Даже если этот выбор неправильный... Всегда обидно, когда они уходят из семьи. Но надо вспомнить, что я работал школьным учителем и классным руководителем, который выпускал детей, и они уходили навсегда. Поэтому я закаленный. Каждый год я выпускал 60 человек как учитель и каждые 7 лет выпускал 60 человек, которых я растил 7 лет. Я отношусь к этому философски. Если люди уходят нормально, объясняя и мотивируя, значит мы им рады всегда. Если люди уходят плохо, ну...
– А бывает, что и плохо уходят?
– Бывает. Ну этим людям я говорю, что назад я их не возьму ни при каких условиях. Пока я главный редактор. Главное, что все знают.


«Это звенья одной гребаной цепи» (о том, стоит ли ставить крест на Коммерсант ФМ)

– С «Коммерсантом» у Вас хотел узнать, что происходит? Можно ли ставить крест на нем?
– Это вопрос вкусовщины — уход в разные места. Видимо, в «Коммерсанте» возник новый подход в редакционной политике, который не устраивает людей, которые проработали там 20 лет. Уходят же не новички...
– Немного не соглашусь по поводу вкусовщины. Когда лавный редактор меняется чуть ли не каждые полгода...
– Ты имеешь в виду Коммерсант ФМ?
– Да, Коммерсант ФМ.
– А я думал, газету.
– Солопов сначала ушел, потом Воробьев недолго совсем проработал.
– Потому что Солопов и Воробьев, которые работали на Эхе Москвы в свое время, внесли такую бациллу независимости он генерального директора и акционера. У Эха Москвы, как известно, независимая редакционная политика от акционеров. Трудно себе представить, чтобы мне звонил Миллер или Федутинов и требовал согласовать...
– Вы можете себе это позволить по той причине, что вы прибыльны. Вы не берете денег.
– Нет, это институция. И господин Солопов, и господин Воробьев заняли такую позицию. Думаю, поэтому они потеряли свои рабочие места. Они не были согласны с той конфигурацией, которая им предлагалась.
– Все-таки тогда причина в чем: почему вам можно быть независимыми, а им нельзя?
– И им можно.
– Как видим, нельзя. Они попробовали — не получилось.
– Ну, может, неправильно попробовали?
– Ясно.
– Я просто не знаю их внутренних происшествий. Я представляю, но не знаю. Всю конструкцию я не знаю.
– Вот у них такой массовый исход случился — Солопов, Воробьев, а теперь еще и Норкин...
– Норкин ушел на телевидение. Вернулся, точнее.
– То есть это правда? Это не лукавство, когда Норкин говорит, что все это не «звенья одной гребаной цепи»?
– Это «звенья одной гребаной цепи».
– Но они-то все отрицают.
– Они все отрицают, потому что такова договоренность. Они говорят, что все проблемы урегулированы внутри. В медиа все хорошо понимают, что означает такая фраза.


«Кому интересна истерика по радио?» (о том, почему Эхо недосягаемо для конкурентов в таблице рейтингов)

– Правда, что не слушаете конкурентов вообще?
– Правда, не слушаю. Я вообще радио не слушаю. Только в своем кабинете.
– А как Вы вообще ориентируетесь в этом поле медийном, если вообще не слушаете? Смотрите просто цифры и все?
– Да, я смотрю цифры. Я понимаю, что мы сейчас в большом отрыве. И если нас кто-то догоняет, как, например, РСН...
– Все-таки догоняет?
– Догоняют, конечно, это по рейтингу же видно. Догоняют — в смысле приближаются.
– Сокращают разрыв, да?
– Сокращают разрыв. И то тоже не верно, потому что мы тоже растем. Они по месту выше стоят, уже в первой десятке. История заключается в том, что я знаю, за счет чего они догоняют. Догоняют только по нескольким часам, которые ведет Доренко. Что мне это слушать? Я знаю, что такое Доренко в эфире. Я знаю, что такое Соловьев в эфире. Я вижу, как они судорожно меняют этот эфир, придумывая новые ходы. Там история с полиграфом... Но это же не продается по радио. Все это краткосрочно. Эхо — такой, знаете ли, носорог, которому бантик на рог не нужен. Мы разбежимся и попробуй - останови.
– Эхо в российском медиа — это совершенно особая тема. Нет аналогов. Никаких.
– Мы стараемся.
– Именно с той точки зрения, что вы моете позволить себе практически все. Никто такого больше не может.
– Нет, конечно же, нет. По форматам мы можем позволить себе только профессиональные форматы. Мы не можем себе позволить там устраивать дискуссии на 6 человек в студии. Это же невозможно, это никто слушать не будет.
– Я имел в виду по темам, которые вы берете себе в обсуждение.
– Все могут это себе позволить. Просто надо это делать не в истерической манере. Надо делать как часть общего ландшафта. Если вы все запретные и незапретные темы делаете как часть ландшафта, если вы делаете это солидно, а не истерично, тогда вам можно. Если вы делаете истерично, тогда вам нельзя. Вот и вся история. Кому интересна истерика по радио?


«Понять, что является общественно важным - это самая тонкая материя» (как радио подстраивается под интересы своих слушателей)

– Есть в последнее время такой тренд — к вашим журналистам стали более благосклонно относиться официальные лица. Землер задала вопрос Путина на его пресс-конференции, Соломину дали задать вопрос Медведеву, Вам стали давать... Я не помню, чтобы такое было раньше - с такой периодичностью и частотой. Что поменялось?
– У нас раньше ни в пуле Путина, ни в пуле Медведева не было журналистов. И в последний год я принял решение, что они должны быть в пуле. Соломин едет не просто задать вопрос — он едет чуть ли не до самой Чукотки с Медведевым, трясется в этих самолетах ради одного вопроса.
– То есть раньше это Вы своих журналистов в пул не пускали или их не пускали?
– Для Эха никогда не было отказа или ограничения на пул. Это я не пускал. Я считал это паркетной журналистикой. Сейчас, когда общество стало больше интересоваться мнением вождей по совершенно неожиданным событиям, я решил, что мои журналисты должны там работать. Вот и все.
– То есть изменился запрос слушателя?
– Конечно.
– Вот Вы сегодня в «Демидове» фразу сказали, что Вы изучаете спрос и под этот спрос даете предложение. То есть получается, вы подстраиваетесь под слушателя.
– Во многом. Под их интересы.
– Смотрите, историю с той же Кондопогой — вы её сами нарыли, сами раскрутили...
– Он же была.
– Да, она была, но запроса слушателей же не было на нее.
– Запрос слушателей был на межнациональные конфликты. Все, что касается межнациональных конфликтов, людей чрезвычайно интересует. Этот запрос существует в обществе. Как генерируются, как разрешаются межнациональные конфликты. А это лишь информационный повод.
– Насколько велика роль Эхо Москвы в раскручивании определенных новостей? И вообще, задача ли это СМИ? Вы либо просто информируете о том, что происходит, либо новость еще и раскручиваете. То есть можно было про Кондопогу сказать так, что этого бы никто и не заметил. А вы рассказали об этом так, что это стали обсуждать все. Почему и возникают упреки в адрес Эхо Москвы, будто вы нагнетаете там...
– Да-да-да, нагнетаем... Собственные новости, которые мы считаем важными, конечно, мы информационно обеспечиваем, конечно информационно раскручиваем. Это то, что мы считаем общественно важным. Если остальные эту новость не заметили, значит им придется ссылаться на Эхо Москвы. Но как раз самое главное понять, что является общественно важным, это самая тонкая материя - отсюда планерки, которые обсуждают, что является общественно важным. Мы можем раскрутить свою новость, а можем раскрутить новость ИТАР-ТАСС. Собственно, это все равно для наших слушателей. Они ленту ИТАР-ТАСС не получают и не читают. Мы сообщаем им новость ИТАР-ТАСС, государственного агентства, и мы начинаем ее раскручивать. Нам все равно, чья эта новость, важно, что мы считаем ее общественно-важной.
– Не понимаю инструмент, которым вы ловите сигналы от общества. Это социальные сети или что?
– Это интуитивно.
– Вот вы собираетесь на планерку. С чего вы берете, что эта тема будет интересна обществу?
– У меня в последнее время на планерку приходят либо главный редактор сайта, либо его заместитель. И докладывает нам, что происходит в блогах.
– Это берется за некую основу?
– Нет, это берется как дополнительный штрих, как дополнительная краска.
– А вообще насколько меняется степень Вашего участия в редакционной политике в последние годы?
– Не меняется.
– То есть Вы как проводили 5 лет назад лично планерки, так Вы и сейчас их проводите?
– Когда я на радио и если не идет совещание или какой-то звонок, я всегда прихожу, даже если мне нечего сказать. Хотя бы послушать, смоделировать.
– Просто Вы в последнее время более активно участвуете в общественной деятельности и, получается, Эхом меньше занимаетесь?
– Нет, не меньше занимаюсь. Я просто не отделяю одно от другого. Я получаю большую прибыль для Эха от этой деятельности. Потому что, будучи членом совета при министре обороны, я могу дойти буквально до любого военачальника и пригласить его в эфир или получить комментарий.
– Понятно, ваши дивиденды.
– Абсолютно.


«Я часто не уверен в том, что линейные решения правильные» (о том, как ААВ принимает решения)

– Хотел вернуться к тому, что Вы ранее сказали — к тому, что у вас на Эхе есть дискуссия между Вами и заместителями главного редактора, что они бывают не согласны с Вашей позицией...
– Да.
– Насколько эти дискуссии жаркие, насколько Вы готовы здесь идти на компромиссы? Просто вспомнил одну недавнюю тему, когда Вы ввели на Эхе указ называть нформационникам фамилии судей в эфире. Не все были этим довольны на радио. И кто-то вообще это в штыки воспринял. Но Вы это насадили, можно сказать? Не знаю, насколько это слово соответствует действительности...
– Про недовольство я не знаю, честно говоря. Для меня это новость. Я вообще не вижу там мотивации недовольства.
– Мотивацию я могу объяснить. Для информационной службы это огромная нагрузка дополнительная, потому что найти фамилию судьи бывает достаточно сложно.
– А в этом смысле! Ну это выбор между техническим и политическим решением. Это было политическое решение, оно было мое. Я его не обсуждал с моими заместителями. Мне это казалось очевидным. Действительно, кто-то мне сказал, что это требует больше времени, на что мой ответ был: «Приходи на 5 минут раньше».
– Но Вы сами говорили, что плотность информационного потока сильно растет...
– Но это важная история. Она общественно важная. Людям важно понимать, что это решение принял именно этот судья. Я счел это правильным.
– А часто Вы принимаете такие единоличные решения как главный редактор?
– Всегда.
– Нет, Вы же говорите бывают дискуссии, а бывают единоличные решения...
– Я понял, я пошутил. Содержательные решения я принимаю, пропустив их по кругу, не только с моими заместителями, но и с Матвеем, то есть людьми, которые обладают собственным взглядом на вещи. Сейчас, например, будет прямая линия с президентом. Я туда пойду. Возможно, мне посчастливится задать вопрос. Я сейчас обсуждаю с коллегами внутри Эха, какой вопрос задать.
– То есть это будет не вопрос Венедиктова, это будет вопрос редакции Эхо Москвы?
– Это будет вопрос Венедиктова. Все решения мои опять же. Это я решаю, какой вопрос задать. Но я хожу и собираю мнения внутри редакции - «Вот как вы думаете, что еще Путин не отвечал или не очевидно, что он ответит?» И это нормально абсолютно. Таким же образом я обсуждаю кадровые решения, которые вообще не должны обсуждаться. Тем не менее я обсуждаю и не только с Мариной Королевой и Владимиром Варфоломеевым, я еще обсуждаю с тем человеком, который с этим сотрудником будет работать. Но я решения принимаю сам все равно. Мало ли что и с кем я обсуждаю. Я выслушиваю мнения и принимаю решение.
– Ответственность потому что Ваша в конечном итоге.
– Ну конечно. Я обсуждаю часто. Я часто не уверен в том, что линейные решения правильные.
– А вообще, Вы сомневающийся человек?
– Конечно, когда на тебе такая ответственность. Назовите это сомневающимся, но я человек взвешенный. Я взвешиваю...
– Вот никогда бы не сказал такого. Вы всегда настолько уверены в себе...
– А это внешний образ, он полезный.


«Внутренняя дискуссия может быть» (об Алексее Голубеве и реакции других коллег на посты в его блоге)

– Хотел про Голубева Вас еще спросить.
– Голубев? Ну хорошо, и чего?
– Вы, видимо, еще не читали, что я про него написал.
– Я прочитал, я естественно читаю вас.
– И Вы с ним никакой проблемы не видите?
– Проблемы ни в Голубеве, ни в Осине я не вижу. Ни в Маше Майерс. Я не вижу никакой проблемы.
– А, кстати, Маша Майерс пишет у вас в блогах иногда. Не подскажете, чем она сейчас занимается?
– Она нигде и ничем, если я правильно помню, не занимается. Мы с ней встретились на 15-летии сайта и договорились встретиться сейчас, когда я вернусь из Екатеринбурга.
– Она как-то резко так ушла с Эха. Чуть-чуть чего-то на Бизнес ФМ поработала, еще где-то... Но на Эхе она очень большую долю занимала. Сейчас, как мне кажется, некий аналог Майерс — это Воробьева и Фельгенгауэр.
– Вы правы, только они уже ее переросли. Потому что они работают каждый день практически, а очень важно тренироваться, наращивать мускулы.
– А правда, что когда Вы куда-то уезжаете, Вы назначаете Воробьеву исполнять обязанности главного редактора?
– Да. Я один раз даже назначал Фельгенгауэр!
– Серьезно?
– Людям нужна ответственность. Людям нужно понять, что такое ответственность.
– Ваши первые заместители не обижаются?
– Нет. Я объясняю им всегда, почему я делаю то или иное. Более того, здесь я с ними советовался. И они готовы были подстраховать, если что-нибудь рухнет.
– То есть, таким образом, Вы готовите себе новых заместителей?
– Заместитель — это же формальность. Мне нужно было куда-то послать Осина на какое-то совещание — я объявил его своим заместителем по спорту. Это же не содержательная часть должности.
– Хорошо, и тогда, возвращаюсь к вопросу насчет Голубева-Осина - мне показалось, что эта ситуация новая для Эха, что ее раньше не было. Или была и раньше?
– Была и раньше. Вы просто этого не видите. Она была и с Варфоломеевым в свое время. Она была и с Матвеем в свое время. Это просто ситуация, когда люди имеют эфир — и она виднее. Теперь не только эфир, а сайт даже. Раньше не было сайта.
– Варфоломеев просто сам сказал, что впервые он подверг своего коллегу публичной критике за его позицию.
– Мне это не понравилось, но с другой стороны на Эхе нет ограничений на написание блогов с разными точками зрения. Ну, например, мне не понравилась точка зрения Лариной на фильм Германа. И я по этому поводу ответил. Ну и что? Ну дискуссия публичная. Мне не понравилась позиция Корзуна — я ответил. Ну и что?
– То есть полемика должна быть не только с гостями, она должна быть и внутри?
– Она может быть и на радио. У нас, по-моему, с Бунтманом была полемика по поводу Второй мировой войны. Публичная. И ничего страшного не было.


«Ситуация была критической. Совсем критической» (о беспрецедентном давлении на Эхо накануне президентских выборов 2012 года)

– История с Советом Директоров. Я тогда активно общался с Вашими коллегами-эховцами. И общее настроение, которое царило на Эхе в этот момент — ничего не понятно. Не понятно, что будет завтра, что будет с Эхом. По аналогии с разгромом НТВ — где-то в начале этой фазы. Зачем все это было, можно Вас спросить?
– Ну это надо спросить тех, кто это устроил.
– Я так и ожидал такой ответ.
– Почему было непонятно? Я специально сделал непонятно, потому что ситуация была критической. Совсем критической.
– Для Вас она была неожиданной?
– Ну она какое-то время длилась. Когда она подошла к критической фазе, я уже был готов.
– Были готовы к чему?
– К тому, что фаза критическая. К тому, что надо чего-то решать. Поэтому я специально начал путать все ходы...
- То есть Вы придумали какой-то план запасной или что?
– Нет-нет-нет. Я не собирался ронять Эхо. Я специально запутывал следы для своих коллег, чтобы они не нервничали. Чтобы им стало непонятно. Если бы им стало все понятно, мне пришлось бы заниматься радио, а не вешним контуром, которым я занимался.
– Вы, таким образом, панику сдерживали, получается?
– Да. Абсолютно. Я не знаю, панику или нет — может, никто бы и не паниковал. Но в общем, да, мне нужно было напустить туману, чтобы дать коллегам свободно работать, повернувшись спиной к ним.
– И все это было буквально за пару недель до президентских выборов...
– Благодаря Путину мы остались.
– То есть, если поменяется власть, поменяется президент....
– Нет-нет, это был конкретный случай. Вы вспомните, что предложил Путин — он предложил мне стать его доверенным лицом. Все поняли, что он мне сделал «крышу». И вот с этого момента переломилась ситуация с теми, кто пытался нас «снести». Они не поняли, что случилось. И в этот момент он дал мне возможность вдохнуть кислорода и проатаковать в обратном направлении, имея за собой предложение президента, но уже с публичным отказом.
– Как это ни парадоксально, Путин — главный защитник Эхо Москвы. Главный покровитель!
– В этом случае он сделал это абсолютно сознательно. Он знал все с самого начала и не вмешивался до тех пор, пока ситуация не стала критичной.


«Если примут решение за что-то замочить Эхо, то могут, например, за это» (о новом законе, запрещающем мат в СМИ)

– И последний вопрос тогда. Хотел спросить по поводу последнего закона, запрещающего мат в СМИ. Можно ли будет его использовать государству как попытку надавить на Эхо?
– Да, конечно, на любое СМИ можно использовать. Этот закон будет приниматься политическим решением. Поэтому, если примут решение за что-то замочить Эхо, то могут, например, за это. Не будет принято решение мочить Эхо, значит этот закон не будет действовать для нас.
– В этой связи, не собираетесь ли Вы сделать звонков побольше в ваших передачах?
– Нет, не собираюсь. Я объясню, в чем дело. В связи с резким увеличением аудитории, звонит очень много людей, которые не понимают, что они говорят со страной. В лучшем случае. Они рвут ткань передачи. Люди раздражаются, слыша эти звонки. Они хотят слушать анализ или дискуссию, а вместо этого слышат: «Меня зовут Иван Петрович, я вам сейчас расскажу историю...». Причем, это люди, которые заслуживают того, чтобы их выслушали...
– Звонки заранее отслушивать все равно не будете?
– Нет, не будем. Это обманка.

AAV-EchoNews by user600334222

СКАЧАТЬ ФАЙЛ (.mp3 28 Mb 40:52)



© EchoNews 13/04/2013 >>